Рене Старко
КАСАНИЕ

А.Т.

Кажется, все началось с запаха. С запаха цветов ванили. Нет, вовсе не того аромата, который я вдыхал, вбегая в кондитерскую, а с самого настоящего запаха цветов. Этот аромат пробуждал в памяти не полумрак полок, заставленных тарелками с пирожными, а воспоминание о крохотных, словно восковых желтых цветочках, почему-то неизменно вызывавших у меня чувство умиления. Немного необъяснимое, я ведь очень-то люблю цветы. Почти такое же чувство, что вызывали у меня дети: я шел по парку мимо детских площадок, останавливался и наблюдал за бессмысленной, но иногда забавной возней. Повинуясь инстинкту, я смотрел на них заворожено, с сожалением и грустью. Я и детей не очень-то люблю… Но все началось именно с подобного чувства, вызванного ароматом цветов ванили. Он заставил меня начать вспоминать.
Меня всегда забавляло то, что именно запахи вызывают самые невероятные воспоминания. Воспоминания чувства. Пытаешься заставить ум поработать над загадкой: где, когда и с кем, но все равно остаешься лишь со смутным ощущением и неуловимыми образами.
Я слышу аромат восточных пряностей и сладостей, и волнение на грани истерики охватывает меня. Я вспоминаю, как когда-то писал по-чужому трогательные письма и сам доставлял их адресату. Померкшее воспоминание о вспышках гнева и вкус чужих слез на моих губах, а потом одновременно: сожаление и радость оттого, что это больше никогда не повторится. Да, я больше не почувствую то тепло и тот запах духов, прислонившись лбом к твоей спине. И никогда ярость больше не охватит меня, когда мои руки будут пытаться расстегнуть слишком тугие пуговицы на накрахмаленном воротничке.
Больше… Это вовсе не то слово, что сможет описать мою жизнь. Разве что "больше не"… Но, все же, я выберу слово "слишком". Я всегда делал все "слишком": слишком сильно любил, слишком сильно ненавидел, слишком часто говорил не то, что следует. Все то же самое, но еще и "слишком много". Слишком сильные чувства слишком часто охватывали меня и слишком быстро сожгли. Не слишком оригинальная история, не так ли? Боюсь, что действительно не я один скажу, что, только лишь переходя от одной эмоциональной крайности к другой, я чувствовал себя живым человеком. Да, это невероятно занятное чувство - ощущение себя живым.
И опять этот ветер приносит запах цветов… И опять это солнце в до неприличия синем небе… И что это за остров такой? Уже ноябрь, а здесь все еще полно народа. Я не помню, когда я здесь последний раз видел грека или турка. Когда-то я снимал здесь квартиру в небольшом двухэтажном домике, так моими соседями всегда были иностранцы. Хотя, я наверное не должен был удивляться, по-моему, даже хозяин дома не был греком.
Я много раз пытался понять, что заставило меня когда-то почти осесть здесь - по крайней мере, я тогда даже собирался выкупить ту квартирку. Здесь слишком много того, что обычно меня раздражает: люди, пляжи, яркое солнце. Когда-то надо мной шутили: в прошлой жизни ты был шампиньоном, говорили мне, ты любишь, когда темно и сыро, и тебе очень идет твоя старомодная шляпа. О да, над этой шляпой смеялись все кому не лень, а меня она забавляла… Впрочем, здесь куда ни глянь - везде море. Тоже синее. Тоже, в сущности, вода.
Вот я сейчас сижу на берегу и смотрю на очередную нагую девушку, неуверенно заходящую в воду. А ее кавалер смотрит совсем в другую сторону. Ах, как тактично… Сколько же миллионов суеверных девушек и женщин искупались здесь… Не слишком красивая девушка, с великолепной кожей, светящейся капельками воды. Хотя, даже если бы я мог, я бы скорее прикоснулся не к ней, а вон к тому камню. Он просто вызывающее неровен и шероховат. Наверное, самое большое мое желание сейчас, это изодрать себе ладони, ползая по скалам. Я не могу, и поверь, это такая мука: осознавать то, что я этого не сделаю. Знал бы ты, что было со мной, когда я вчера был около мастерской какого-то местного умельца. Гончарная это была мастерская, вот что. Снаружи, около двери вытянулся ряд громоздких глиняных сосудов. Совершенно незамысловатых, созданных просто для того, чтобы даже в самую жаркую погоду оставлять вино прохладным. Они были довольно грубо сделаны, но я ощутил невероятное желание провести ладонью по красно-бурой шероховатой поверхности. Боже, я никогда так не мечтал о прикосновении к чьей-то коже, как об одном прикосновении к этой нагретой солнцем обоженной глине.
По крайней мере, я пока еще могу видеть и пока еще чувствую запахи. Правда, не чувствую ни тепла, ни холода. Впрочем, это случалось и до похорон. Вкус вина и опять запах ванили, твои слова тогда действовали лучше всякого наркоза. Мое "слишком" доводило меня до грани бесчувственности, тогда я осознавал, что один лишь маленький шаг отделял меня самого от хладнокровного убийцы. Так, после похорон, я вдруг перестал осязать что бы то ни было. Сначала меня это не слишком беспокоило, но постепенно становилось невыносимым. Все тот же аромат цветов ванили заставлял вспоминать о будто восковых цветах, и каждый раз, что я оказывался с любыми цветами рядом, я пытался дотронуться до них, ощутить нежные лепестки под своими пальцами, но я не мог, как ни дразнил меня их аромат.
Иногда я говорю себе: стоило ли умирать, чтобы каждый день испытывать такие муки? Я не знаю, в какой степени это наказание и наказание ли вообще. Никогда бы я не стал возмущаться этим, думать, что я этого не достоин. О нет, я знаю, я достоин куда более худшего. Когда у меня вдруг появляется мысль об обратном, я напоминаю себе о своем вечном "слишком". Пока я был жив, мне и везло слишком: с родителями, работой, деньгами, друзьями и любовниками. Просто я знаю, как бы я ни был готов заплатить за это, такая цена покажется мне слишком высокой в любом случае. Я вовсе не из тех, кто и будучи живым, не ценил таких вещей. Я всегда получал удовольствие от капелек тумана, опускающихся мне на лицо, и я плачу, когда здесь туман (редко, но он здесь бывает), и я не чувствую его. Ах да, плакать я могу. Не чувствую, как, но знаю точно, что плачу.
Никогда не был сентиментальным, хотя ты часто заставлял меня плакать. Я знаю, сразу после похорон ты почти каждый день приходил ко мне. Сначала ты просто неуверенно стоял, опустив взгляд, нависая над надгробием, и мял в руках ту самую шляпу. Я уже и не помню, когда подарил ее тебе… Ветер доносил до меня запах ванили. Затем ты, наверное, привык к моему такому нынешнему не слишком живому состоянию и стал присаживаться рядом. Я смотрел на тебя из-за дерева, я боялся подойти ближе. Боялся испугать тебя, испугаться сам, боялся того, что окончательно убежусь в том, что ты меня больше никогда не увидишь. Когда-то я думал, что со смертью пропадет страх. Я не знал, как ошибался. Все еще обладая собственной памятью и бессмертием (по крайней мере, мне так кажется), я ощущаю страх… Теперь навечно всего лишь наблюдатель.
Я все-таки подошел к тебе, сел рядом. Впервые заглядывая в твое постаревшее лицо. Похоже, и чувство времени я тоже потерял. Странно, но я никогда не думал, что ты так ко мне привяжешься. Сколько раз я заглядывал в твои глаза, пытаясь понять, что ты чувствуешь на самом деле, но видел лишь насмешливый взгляд. А теперь мне кажется, что я могу проникнуть в самую глубину твоих мыслей, только ты этого уже не узнаешь. Разглядывая твои нервные руки и даже крошки на пальто, я не выдержал, я дотронулся до тебя. Я знал, что это ничего мне не принесет, но терпеть было уже совсем невозможно.
Ты вздрогнул, обернулся и посмотрел прямо на меня. Не знаю, что ты увидел и почувствовал, но я почувствовал тепло касания, обветренную кожу под моими пальцами, что-то невыносимо живое. Я настолько был удивлен и занят этим чувством, что не заметил страха в твоих глазах. Ты медленно поднялся и покачиваясь побрел прочь. То был последний раз, когда ты приходил. Я видел тебя в последний раз.
Я не чувствую времени, я не сплю, и не могу сказать, как давно это было. Каждый раз аромат цветов ванили возвращает меня к тебе. Но ты, для меня, как я и для тебя, остаешься воспоминанием. Все больше воспоминанием, чем чем-то еще. Иногда я думаю, что был бы больше рад, извергни меня мир в вечный холод и тьму, но местом моего вечного заключения выбран маленький зеленый остров в синем море. Я брожу по древнему амфитеатру и слушаю эхо. Я присаживаюсь на камень, нагретый солнцем, тепло которого я не ощущаю, и вспоминаю твои прикосновения…